| Вход | Регистрация |
|
|
| Главная » Статьи » Языкознание | ||||||||
| О заимствованиях в формировании лезгинской лингвистической терминологии С другой стороны, наблюдается разрыв между современными теоретическими представлениями о грамматической системе лезгинского языка и экспликациями этой системы в лезгиноязычных грамматических описаниях для учебных целей. Складывается устойчивое впечатление, что теоретическое исследование лезгинского языка и разработка учебной и учебно-методической литературы для школ и вузов существуют параллельно, почти не соприкасаясь. В многочисленных теоретических изысканиях – диссертациях, монографиях, статьях – факты лезгинского языка часто интерпретируются по-новому, обнаруживаются категории, ранее остававшиеся вне поля зрения. В то же время, учебники строятся на представлениях о грамматической системе лезгинского языка, сложившихся где-то к 70-ым годам XX века. Новые наблюдения и интерпретации редко учитываются в вузовских и школьных курсах лезгинского языка. Вместе с тем, следует признать, что и само освоение лезгинским языкознанием современной лингвистической парадигмы и её более совершенного понятийного аппарата, позволяющее адекватнее эксплицировать систему лезгинского языка, значительно запаздывает. Внедрение новшеств понятийного аппарата современной лингвистики в лезгиноязычные теоретические и учебные грамматики предполагает также дальнейшее развитие лезгинской лингвистической терминологии. В связи с этим, на наш взгляд, в исследовании лезгинского языка в настоящее время весьма актуальными являются две взаимосвязанные задачи. С одной стороны, для вузовской подготовки специалистов по лезгинскому языку нужно создавать новые целостные теоретические описания, учитывающие современные интерпретации различных фрагментов грамматической системы лезгинского языка, полученные в исследованиях (статьях, диссертациях, монографиях) отечественных и зарубежных учёных за последние десятилетия, т.е. грамматики лезгинского языка на уровне современной лингвистической парадигмы. Ведь известно, что понятийный аппарат существующих грамматических описаний лезгинского языка, как и других дагестанских языков, формировался в основном на базе русской грамматической традиции, отражающей, в первую очередь, категориальную систему русского языка. Заимствованной из русской грамматической традиции и через русский язык является в целом и лингвистическая терминология лезгинского языка. Исследования последнего времени, в особенности интерпретации фактов дагестанских языков в типологической перспективе, демонстрируют, что сохраняющейся по инерции ориентации на русоцентристскую грамматическую традицию и понятийный аппарат русской грамматики явно недостаточно для адекватной экспликации грамматической системы лезгинского языка. В этой связи полезно обратить внимание на критическую оценку ситуации в русистике, а также её влияния на теорию языков народов СССР в докладе А.Е. Кибрика «За преодоление русоцентризма русистской грамматической традиции» на IV Международном конгрессе исследователей русского языка в марте 2010 г. [Кибрик 2010: 20]. Этот доклад вызвал на конгрессе острую дискуссию, неприятие со стороны ряда отечественных лингвистов. На наш взгляд, оценки А.Е. Кибрика весьма справедливы и актуальны. Он считает, что большинство современных работ по русской грамматике базируется на следующих презумпциях: - русский язык самодостаточен для изучения, - русский язык достаточен для построения лингвистической теории, - русский язык достаточен как эталон при изучении других языков. Со второй XX века такая ситуация, по мнению Александра Евгеньевича, способствует всё большей изоляции русистики от постоянно развивающейся лингвистической теории и оказывает отрицательное влияние на изучение малоизученных языков СССР (соответственно и современной России). Для исследования дагестанских языков особенно актуальна третья из перечисленных презумпций и вторая часть приведенного тезиса. Они касаются отрицательного влияния на описание малоизученных языков. Как пишет А.Е. Кибрик, «для науки о языке русский язык есть не более чем одна из 6000 реализаций Человеческого Языка. Из этого следует, что многое из того, что мы встречаем в русском языке, структурировано идентичным или аналогичным образом во многих языках, а многое – совершенно экзотично и не может быть предсказано из наших знаний о русском языке. При всём наблюдаемом бесконечном разнообразии человеческих языков это разнообразие отнюдь не является случайным, беспредельным и непредсказуемым. Наоборот, за этим разнообразием стоят довольно жёсткие, строгие ограничения, которые обнаруживаются при массовом межъязыковом сравнении отдельных языковых параметров. Поэтому в мировой лингвистике всё более обязательным становится описание каждого языка в типологической перспективе … Такое описание осуществляется в единых терминах, отражающих реальные сходства и различия между языками и покрывающих типологическое пространство варьирования». < Выделено нами – К.К. >. В последние годы типологическое исследование дагестанских языков, в том числе и лезгинского, способствовало в какой-то мере преодолению ситуации, когда при их описании точкой отсчёта являлись преимущественно русский язык и его категориальная система. В связи с этим для обозначения вновь обнаруживаемых языковых явлений, не имеющих аналогичного проявления, а значит и соответствующих дефиниций в русском языке, имеющейся терминологии оказывается недостаточным. Хотя не часто, но предлагаются новые термины для обозначения категорий лезгинского языка. Например, в [Керимов 2002] для обозначения новой интерпретации модальной глагольной единицы, ранее трактовавшейся как негативный коррелят формы предположительного наклонения, предлагается термин импоссибилитив (англ. possibility 'возможность, вероятность'). Такая дефиниция вполне уместна в контексте применяемых в типологических изысканиях терминов типа прохибитив, пермиссив, императив и т.п. Форма лезгинского импоссибилитива выражает отсутствие вероятности того, что обозначаемое действие может иметь место, например: Алиди ахьтин гаф лугьуч 'Али такого слова не мог сказать'. Достаточно убедительно аргументируется трактовка этой единицы как морфологической формы выражения модальности, т.е. наклонения. А в [Девришбекова 2003] уже выделено 14 морфологических форм выражения модальности – наклонений лезгинского глагола. Прежде в лезгинском языке выделяли только 6 (Р.И. Гайдаров, Э.М. Шейхов и др.) или 7 (У.А. Мейланова, Б.Б. Талибов и др.) наклонений, называя другие морфологические единицы глагольной парадигмы с модальной семантикой просто формами или особыми формами глагола и выводя их за пределы парадигмы наклонений. Происходило это во многом потому, что в русской грамматике не находилось аналогичных наклонений. Помимо импоссибилитива Э.Н. Девришбекова выделяет также пропульсив (англ. propulsive ‘приводящий в движение, продвигающий, побуждающий’; Мартин Хаспельмат [Haspelmath 1991: 120] называет эту форму hortative ‘увещевающий, наставительный’, но трактовка её содержания Э.Н. Девришбековой выглядит более убедительной), прохибитив, оптатив, эвиденциальное наклонение и др. формы наклонений. Для тех единиц, для которых имеются дефиниции в русской грамматической терминологии, используются русские термины, например, желательное, долженствовательное, предположительное, запретительное. Таким образом, выявление новых категорий требует подбора для них дефиниций, наиболее точно отражающих их категориальное содержание. При этом следует не только использовать международную терминологию, выработанную современным типологическим языкознанием, но и подбирать свои термины, как в случаях с импоссибилитивным и пропульсивным наклонениями в работе [Девришбекова 2003]. В связи с появлением новых терминов в типологических и теоретических описаниях на русском языке, предполагающих соответствующую коррекцию также теоретической и учебной литературы на лезгинском языке, актуальной становится и другая задача – выбор и конструирование соответствующих дефиниций для лезгинской лингвистической терминологии. В цитированной работе Э.Н. Девришбековой такая попытка предпринимается. Например, для импосибилитива предлагается русское соответствие наклонение невозможности, а также лезгинское тежер кардин наклонение (досл.: ‘невозможного факта наклонение’), для пропульсива – теклифдин или теклифунин наклонение ‘наклонение предложения (сделать что-л.)’, для прохибитива – къадагъадин наклонение ‘запретительное наклонение’, для оптатива – ихтиярдин наклонение ‘наклонение позволения (делать что-л.)’ и др. На очереди также недавно описанные в лезгинском языке категории вида [Керимов 2002], таксиса [Ханбалаева 2005], о которых в существующих грамматиках лезгинского языка пока ничего не говорится. В то же время, вид и таксис – это стержневые категории лезгинской грамматической системы. Следовательно, в грамматиках на лезгинском языке они обязательно должны занять своё место, а для этого нужно адаптировать понятийный аппарат теории вида и теории таксиса к лезгиноязычным грамматикам, т.е. опять таки развивать лезгинскую лингвистическую терминологию. Разумеется, предлагаемые термины можно и нужно обсуждать на предмет их точности, удачности выбора дефиниций для русскоязычного и, в особенности, лезгиноязычного описания. Но фактом является то, что лезгинских терминов для вновь описываемых явлений грамматической системы лезгинского языка явно не хватает. Их необходимо создавать, используя как прямые заимствования, так и путём поиска семантических соответствий в лексике самого лезгинского языка. В современной лингвистике очень много терминов англоязычного происхождения, обозначающих порой грамматические явления, отсутствующие в русском языке, но встречающиеся в лезгинском. Для таких случаев предпочтительным представляется использование ресурсов именно лезгинского языка, аналогично подбору лезгинских дефиниций для наклонений в цитировавшейся выше работе [Девришбекова 2003]. Нуждается в совершенствовании и уже сложившаяся система терминов. Она в своей основе сформировалась, как отмечается в [Султанмурадова 2007: 8], в 30-ых годах XX в. С того времени изменились представления о многих фактах лезгинского языка, с одной стороны, и намного богаче и совершеннее стала сама лингвистическая парадигма в целом. Лингвистическая терминология лезгинского языка от этих процессов отстаёт, и её нужно кропотливо развивать. Системный анализ процесса формирования лингвистической терминологии в лезгинском языке предлагается в цитированной выше диссертационной работе Н.Э. Султанмурадовой. В начале этого исследования высказывается тезис о том, что «лингвистическая терминология современного лезгинского языка представляет собой вполне сформировавшуюся стройную систему научных терминов, отражающую состояние и уровень развития научной лингвистической мысли» [Там же: 6]. Однако предлагаемый далее довольно обстоятельный анализ этой системы демонстрирует, что этот тезис автора слишком оптимистичен. Литература Девришбекова 2003 – Девришбекова Э.Н. Модальность и наклонение в лезгинском языке в сопоставлении с русским. – Дис. … канд. филол. наук. – Махачкала, 2003. Керимов 2002 – Керимов К.Р. Контрастивная аспектология лезгинского и русского языков. – Махачкала 2002. Кибрик 2010 – Кибрик А.Е. За преодоление русоцентризма русистской грамматической традиции // IV Международный конгресс исследователей русского языка «Русский язык: исторические судьбы и современность»: Труды и материалы. Москва, МГУ, 20 – 23 марта 2010 г. – М.: Изд-во Московского университета, 2010. – С. 20. Султанмурадова 2007 – Султанмурадова Н.Ю. Зарождение и пути развития лингвистической терминологии в лезгинском языке. – Дис. … канд. филол. наук. – Махачкала, 2007. Ханбалаева 2005 – Ханбалаева С.Н. Категория таксиса в русском и лезгинском языках в сопоставлении. – Дис. … канд. филол. наук. – Махачкала, 2005. Haspelmath 1991 – Haspelmath M. A Grammar of Lezgian. – Berlin, 1991. Керимов К.Р. Ежегодный сборник научных трудов лингвистов. – Махачкала, 2010.
| ||||||||
| ||||||||
566
0
| |||||||
|
